Чтобы увидеть все эти факторы в действии, рассмотрим Китай. Его поразительный рост в последние несколько десятилетий был в значительной степени обеспечен дешевизной труда рабочих, прежде занятых в сельском хозяйстве. В поисках лучшей зарплаты многие из них прельстились яркими огнями фабрик во все более процветающих городах. Какое-то время использование рабочих вместо машин имело экономический смысл, потому что их зарплаты были очень низкими. Однако грядут перемены. Во-первых, китайская экономика, по-видимому, состоит из задач, особенно подверженных автоматизации: исследователи утверждают, что 77 % рабочих мест там находятся «под угрозой»[322]. Во-вторых, растут относительные издержки: с 2005 по 2016 год заработная плата выросла втрое[323]. Это означает, что теперь замена людей машинами более оправдана с финансовой точки зрения. И в-третьих, этому способствует нормативная и культурная среда. Еще в 2014-м председатель КНР Си Цзиньпин призвал к «революции роботов», и любое сопротивление этому стремлению со стороны гражданского общества вряд ли будет встречено с таким же пониманием, как на Западе[324].

Все это объясняет, почему в 2016 году в Китае внедрили больше роботов, чем в любой другой стране, – почти треть от всех роботов, установленных в мире, и почти в два раза больше, чем в Южной Корее, занявшей второе место с большим отставанием[325]. К тому же Китай делает большие успехи в исследованиях ИИ. В 1980-м на первом заседании Ассоциации по развитию искусственного интеллекта, ключевой конференции в этой области, не было ни одного доклада китайских исследователей – большинство из них представили американцы. В 1988-м китайцы выступили один раз, тогда как США по-прежнему доминировали. Однако на конференции 2018 года Китай представил на 25 % больше докладов, чем США, причем среди принятых на рассмотрение заявок китайских было всего на три меньше, чем американских[326]. Сегодня, если мы посмотрим на верхний 1 % самых цитируемых работ по математике и информатике, два университета, выпускающие больше всего таких работ, находятся в Китае, опережая Стэнфорд и Массачусетский технологический институт[327].

Однако, опять же, скорость внедрения в разных местах не так важна, как общая тенденция. Почти везде машины становятся способнее, они все глубже проникают в области задач, когда-то выполнявшихся исключительно людьми. Перефразируя старую поговорку: в этом мире нет ничего неизбежного, кроме смерти, налогов – и неумолимого процесса присвоения задач машинами.

Глава 6. Фрикционная технологическая безработица

Популяризировав термин «технологическая безработица» около девяноста лет назад, Джон Мейнард Кейнс предсказал: мы «много услышим о ней в ближайшие годы»[328]. И, хотя он ясно осознавал эту угрозу и предвидел, что она вызовет беспокойство, он не объяснил, в какой форме она проявится. Кейнс считал, что технологическая безработица возникает «потому, что скорость, с какой мы открываем трудосберегающие технологии, превосходит нашу способность находить новое применение высвобожденному труду», но предложил очень мало конкретных примеров и просто указал на происходящие «революционные технические изменения», чтобы убедить читателей. И они, видимо, согласились: Кейнс писал после «ревущих двадцатых» – эпохи быстрого технологического прогресса во всем: от самолетов до антибиотиков и звукового кино. Но оказалось, что природа и масштабы этих нововведений не объясняют, что ждет нас впереди. Определение технологической безработицы, предложенное Кейнсом, мало что дает и оставляет открытым самый важный вопрос: почему в будущем мы не найдем человеческому труду новое применение?

Как мы уже говорили, будущее труда зависит от двух сил: вредной замещающей и полезной дополняющей. Во многих сказках герой и злодей борются друг с другом за господство, но в нашей истории технология играет обе роли одновременно, вытесняя рабочих и одновременно повышая спрос на их усилия в других отраслях экономики. Это взаимодействие помогает объяснить, почему прошлые опасения по поводу автоматизации были неуместны: наши предки предсказывали неверного победителя в этой борьбе, недооценивая, насколько мощной окажется дополняющая сила, или просто полностью игнорируя этот фактор. Это также помогает объяснить, почему экономисты традиционно пренебрежительно относились к идее технологической безработицы: по-видимому, существовали твердые ограничения для замещающей силы, оставляя множество задач, которые не могли быть выполнены машинами, и растущий спрос на людей, чтобы делать их вместо них.

Но отрицание экономистами технологической безработицы ошибочно. Революция прагматиков показала, что эти якобы жесткие пределы возможностей машин не такие уж жесткие. Замещающая сила набирает обороты, и новые технологии вовсе не следуют границам, установленным некоторыми аналитиками, давая нам понять, какие задачи они могут на себя брать, а какие нет. Конечно, далеко не всегда это становится проблемой. Экономическая история показывает, что до тех пор, пока дополняющая сила не потеряет своего веса, не имеет значения, могут ли машины заменить людей в более широком диапазоне задач – спрос на человеческий труд все равно будет сохраняться в других видах деятельности. Сейчас, как и во времена промышленной революции, мы все еще живем в Эпоху труда.

Таким образом, те из нас, кто согласен с Кейнсом, должны объяснить, почему технологическая безработица все еще возможна, и при этом не пренебрегать – как раньше – полезной дополняющей силой.

Недосягаемая работа

У древних греков был миф о Тантале, совершившем отвратительное преступление: он разрубил на куски своего собственного сына и подал его в пищу богам. Учитывая, что его гости были всеведущи, это оказалось очень плохим решением. Когда его замысел раскрыли, ему назначили наказание – стоять вечно в воде по самый подбородок в окружении деревьев, ломящихся от плодов, но вода отступала от его губ всякий раз, когда он пытался сделать глоток, а ветви отклонялись, когда он протягивал руку, чтобы сорвать плоды[329]. История Тантала, подарившая английскому языку слово tantalize (дразнить, соблазнять), отражает один вид технологической безработицы, мы можем рассматривать ее как «фрикционную»[330]. В этой ситуации все еще есть работа, которую должны делать люди, но не все работники смогут «протянуть руку и взять ее»[331].

Фрикционная технологическая безработица необязательно означает, что у людей будет меньше рабочих мест. В течение следующего десятилетия или около того почти во всех странах замещающая сила, вытесняющая рабочих, вероятно, будет подавлена дополняющей силой, повышающей спрос на их труд в других сферах. Несмотря на все технологические достижения, которые мы наблюдаем в последние десятилетия, обширные области человеческой деятельности все еще нельзя автоматизировать и присвоение задач машинами остается ограниченным. Историческая тенденция – заключающаяся в том, что на труд людей всегда сохраняется значительный спрос, – вероятно, будет сохраняться еще какое-то время. Но постепенно это будет служить утешением все меньшему числу людей. Да, многие задачи, вероятно, останутся за пределами возможностей